Вячеслав Стрелковский: «Хотелось, чтобы люди реже испытывали чувство страха…»

— Вячеслав, Вы, прежде всего поэт, текстовик… Вопрос несколько провокационный, что все же в песне первично – музыка или текст?

— Вопрос действительно несколько провокационный, если вспомнить старейшую, философскую тему: «Что первично — курица или яйцо?» Да и ответ, Михаил, Вы уже как бы за меня дали, вспомнив о том, что я — «текстовик», то есть человек, имеющий дело в данном случае с текстами к песням. Поэт — это очень серьезное определение, которое должны давать люди, прочитав или услышав то, что автор хотел донести до аудитории. Заявить во всеуслышание, что я — поэт, не могу, потому что довольно критически отношусь к своим зарифмованным мыслям, а порой, после очередной встречи с настоящим Талантом, желание писать пропадает напрочь, а уже написанное рвется на мелкие клочки и летит в мусорное ведро.
    Что касается музыки или текста песни как единого целого, то не хочется упрощать и говорить банальные вещи типа: «во всем должна присутствовать гармония». Это значит: если дешевит текст, то и музыка обязана «не выпячивать» себя, а звучать соответственно, — лишь бы звучать? Но ведь очень часто музыка «вытягивает» на себе хромающие стишки, а хорошее стихотворение «спасает» в три аккорда музыку. В этом вопросе, мне кажется, все намного сложнее, и вешать ярлыки «хорошие», «плохие» — занятие вездесущих критиков, которых в наше время развелось «пруд пруди». У меня же на сей счет сугубо личное мнение: если музыка тронула струны моей души, а стихи по каким-то высшим законам проникли и остались (что очень и очень важно) в моей душе, то значит, я не потратил время даром, не прошел мимо того, что меня обогатило, сделало лучше, чем я был до этого. Вот и получается, что первичность очень часто вторична. Сколько людей — столько первичностей, вторичностей, «и в третьих», " и в четвертых"… Для того чтобы судить, нужно самому быть идеалом, чего о себе я сказать никак не могу.

— Помните первое стихотворение, которое стало песней?

— Было бы, по крайней мере, глупо говорить, что мною написано столько текстов к песням, что я уже не помню, с чего начал, как это произошло и что из этого получилось. Все в нашей жизни бывает когда-то впервые: первая влюбленность, первая женщина, первая (а кому повезло или наоборот — и последняя) жена. Лично я в этот ряд могу добавить первое, по-юношески наивное стихотворение, которое было посвящено маме, первый текст, который стал песней, благодаря композитору Сане (в миру — Саномян Наташа). «Хотелось бы… И будет!» — так мы назвали нашу работу, записана первой в первом альбоме на мои стихи под общим названием «Гражданин начальник» в исполнении Игоря Дегтярева. Как видите, я из той категории людей, которые, не взирая ни на что, по сей день еще, слава Богу, не разругались с памятью.

— Вы не скрываете, что много лет провели в местах «не столь отдаленных» и все время там писали стихи… В общем-то, не самом удачное место для творчества….

— Как говорится «из песни слов не выкинешь», а поэтому, какой смысл скрывать то, что имеет место в твоей судьбе? «Когда человек обманывает других — это спектакль, себя — это болезнь». Так как актер из меня никудышный, а болеть никому не хочется, я не вижу причин для самообмана или попыток выдать себя за кого-то другого — белого, пушистого, положительного во всех отношениях. Если кому-то хочется видеть меня в передовиках производства, с высшим образованием или с «орденом Сутулого» на груди — ради Бога, я никому не запрещаю ошибаться. Но я тот, кто есть — с приговорами вместо грамот, со своими шрамами и морщинами, с годами в «послужном списке», проведенными, как Вы выразились, в «местах не столь отдаленных». Если у кого-то есть основания скрывать что-то из своего прошлого, пусть попробует прожить свою жизнь заново. Я же не верю в реинкарнацию и не прячусь за красивую вывеску мнимого благополучия, а говорю прямо и открыто о том, что изменить уже просто невозможно. Да, действительно, много лет я провел в условиях изоляции от общества. Хорошо это или плохо — не мне судить, для этого есть специально обученные люди, но доверяю я это дело только Господу Богу. Даже в лагере все зависит от Него и самого себя — от того, на сколько человек хочет быть Человеком. Если кому-то нравится копаться в грязи, выискивать в людях червоточины, обвинять в своих собственных проблемах кого угодно вплоть до Творца — что ж, это его право, а лучше сказать,- проблема. Мне в жизни везло даже в тюрьме, даже там я встречал людей, знакомства с которыми не стыжусь. Конечно, в лагере, как в канаве для нечистот, собраны все пороки: злоба, коварство, жестокость, подлость… Но тем дороже и ценнее встреча с человеческим достоинством, с желанием оказаться сильнее обстоятельств. Беда в том, что так называемая исправительная система, в первую очередь пытается сломать, подмять под себя именно тех, кто за личное благополучие не торгует собой. Я не хочу идеализировать преступивших закон, делать из них «робин гудов», подонков хватает и на свободе, но, исходя из личного опыта, утверждаю — люди есть везде.
   Для меня годы, которые я не могу и не собираюсь прожить заново — это не срок по приговору суда, а жизнь. Как и за забором, в лагере есть плохое и хорошее. Именно в камере я написал свое первое стихотворение, понял, что человек может быть в тюремной робе более свободным, чем его охранник. И для этого много не надо — огрызок карандаша и лист чистой бумаги. Возможно, место для творчества и не самое лучшее, но и не худшее — это точно. Если к Богу человек приходит, когда живется хуже некуда, то и заглянуть в собственную душу легче тогда, когда без внутренней опоры уже, кажется, не выжить. Нужно чувствовать, на что опираешься. А положиться в противовес семи смертным грехам можно только на три добродетели: Веру, Надежду и Любовь.

— Вы иногда, так или иначе, что-то слушаете из старого или современного шансона, что вас удивляет, восхищает, заставляет задуматься или откровенно смешит?

— Мое отношение к шансону можно назвать дружеским и на фоне новомодных, музыкальных течений по-братски теплым. А над родными и друзьями разве можно смеяться? Есть моменты и в современных, и в старых вещах, которые меня неприятно удивляют, заставляют скривить рожу, как от зубной боли. Но это происходит со мной только тогда, когда сталкиваюсь с примитивом человеческого мышления, попытками зарифмовать слова, а не смысл, желанием хрипеть о том, о чем в потенциале нет ни малейшего представления. Да и самого потенциала, называемого без лишней пафосности способностями, как такового тоже нет.

В последнее время люди все чаще, руководствуясь внутренними амбициями и желанием приобрести материальную независимость, появляются на сцене с микрофоном в руках или громогласно называют себя поэтами. Но это проблема конкретного человека, а поэтому я оставляю право выбора симпатий или антипатий слушателю. Мне же больше нравится задумываться над услышанным, сравнивать свои и чужие чувства, пытаться понять причину и сопереживать следствию. Не хочу называть конкретные имена, восхищаться или критиковать, а поэтому скажу только одно, — не оскудеет на таланты земля Русская и, слава Богу, что по сей день то тут, то там, нет-нет, да и вытолкнет на поверхность настоящий самородок. Вот это меня радует и заставляет восхищаться. Но в паузах между новыми открытиями я все же больше слушаю вечно живой, старый шансон.

— А не было тогда или сейчас претензий, что Вы занимаетесь делом лирическим – пишите стихи, работаете с исполнителями и композиторами… Короче, занимаетесь творчеством.

— Вы сейчас, Михаил, задали очень интересный вопрос, который, так или иначе, интересует очень многих людей. После «Калины красной» Шукшина у народа сложилось мнение, что старые дружки обязательно должны найти и наказать «вероотступника». Не зря ведь в фильмах из уст махровых бандитов только и слышишь: «У нас руки длинные». Как мне когда-то сказал Вор: «Обыватель видит только то, что желает видеть». Я сейчас, конечно, чуточку перефразировал его высказывание, но смысл передал точно. Действительно, как показывают рейтинги «фонарей» и «мухтаров», люди больше верят экранной жизни, чем тому, что есть на самом деле. Так вот, как человек, имеющий прямое отношение к вопросу, должен разочаровать любителей детективного жанра: никто и никогда не забирал ни у кого право выбора, не лишал перспектив и не заставлял воровать. Если человек честен перед самим собой и своим окружением, если решил начать жить с «чистого листа», то и Бог ему в помощь. С прошлым нас всех связывают долги и обязательства, а поэтому старайтесь не залазить в долги и никому ничего не обещать, если не уверены, сумеете выполнить обещанное или нет. По-моему, это имеет прямое отношение не только к жизни в лагере, но актуально и на свободе.
    Что касается претензий к моей творческой деятельности, то смею заверить, их не только не было, но и быть не могло. Все мои знакомые, с кем я и по сей день поддерживаю отношения, давно знали, что я пытаюсь писать стихи, брали их читать, и сейчас вместе со мной радуются даже незначительным успехам. Конечно, встречались и те, кто пытался «примазаться», подсунуть язык под материальную струю, прикрывая свои корыстные намерения высокопарными словами о помощи нуждающимся. Но, к великому их разочарованию, я и сам прекрасно знаю, кому и когда мне помогать. Мне не трудно самому сходить на почту и отправить в лагерь посылку или бандероль. Если я не ошибаюсь, то и на свободе достаточно желающих погреть руки за счет кого-то, пересчитывать в чужом кармане деньги. От этого никуда не денешься, такова наша действительность.

— Что само страшное в тюрьме?

— Да Бог его знает, что самое страшное в тюрьме! Как и на свободе, в тюрьме у каждого свой страх. Я не верю людям, которые говорят, что ничего не боятся, что им «море по колено». Даже мысль о тюрьме страшит человека, который ни разу в ней не был, который в перспективе лишиться свободы не думает об одиночестве и жутком душевном дискомфорте. Он рисует себе картинки из фильмов, на которых кто-то кого-то обязательно избивает, унижает, издевается, как может. Малоприятное будущее, не правда ли?

В действительности все гораздо прозаичнее: самая страшная тюрьма не вне, а внутри нас. Очень часто мы сами загоняем себя в клетку без всякой посторонней помощи, а потом смакуем страдания и упиваемся болью. По-моему, самое страшное и в тюрьме, и на свободе превратиться в ничтожество, стать тем, кого всю жизнь презирал и на кого никогда не хотел стать похожим. Заборы, решетки, вышки и злые собаки — это внешние декорации, драма развивается в душе, когда вдалеке от дома теряем близких, когда к другому уходит жена, когда дети не помнят, как выглядит отец… Вот это очень страшно, остальное все можно пережить.

— Что на самом деле поют и слушают в местах заключения?

— Не могу не пошутить, отвечая на Ваш вопрос: не знаю, какие песни сейчас поют в лагерях, под что танцует развеселый, стриженый люд по праздникам и выходным, потому что давненько не горланил «Таганку» в кругу арестантов (плюю по три раза через правое и левое плечо). Как-никак, а больше трех лет «места не столь отдаленные» прекрасно чувствуют себя без моего присутствия. И, слава Богу, что мы нашли альтернативу, — любуемся друг другом на расстоянии. А если без шуток, Михаил, то я больше чем уверен, вкусы «босоты» не изменились за время нашей долгожданной разлуки. Как и раньше, наиболее популярным был, есть и, я надеюсь, будет в неволе шансон. Ни одно направление в музыке не в состоянии лучше отразить оттенки и глубину человеческих переживаний. Не знаю, как петь (поют в лагерях даже от избытка эмоций довольно редко), а вот слушать шансон после того, как разрешили магнитофоны, любят очень.

Кто лучше Аркаши Северного, Михаила Круга или Ивана Кучина споет в «унисон» душе о наболевшем? Кто, как не исполнители от Бога могут помочь сохранить присутствие духа, побороть тоску и передать, не имеющую пределов, любовь к маме? Он, он и только Он! — Этот удивительный Шансон. Видите, я даже заговорил стихами, что подтверждает правдивость сказанного. Более того: не только те, кому на картах судьбы выпал «казенный дом», но и «вертухаи» — так, «любя», называют охранников-постовых, которым полагается «не пущать» и запрещать (опять рифма), уважают под сотку-другую «огненной воды» послушать песни «за жизнь». Как видите, шансон за забором нравится всем: и волосатым, и полосатым…

— В жанре шансона очень много место уделено образам волка и волчьей стаи…. Что вы об этом думаете, так уж и по-волчьи живут люди за колючкой или мы уже и на свободе живем, как волки?

— Образ волка, как Вы смели заметить, весьма символичен, когда речь заходит о свободолюбии, тоске, верности родной стае. Волк — это и гордый хищник, и санитар леса, и жертва красных флажков. Стая, как и организованная преступность, живет по своим законам, где доминирует сильный и мудрый вожак, которого уважают и боятся, восхищаются и стремятся уничтожить. Когда он мечется туда-сюда по клетке в зоопарке, то я невольно сравниваю его с арестантом в тюремном карцере — таким же одиноким и мечтающим о побеге на свободу. Конечно, при желании можно вспомнить десятки зарезанных волками телят на колхозной ферме, съеденного красавца-оленя, от которого остались рожки да ножки, жуткий вой по ночам на луну. Можно обвинять волков во всех смертных грехах, но не стоит забывать, что серый — такая же Божья тварь, как и любое другое живое существо с той разницей, что он еще и инструмент в руках Творца.
        Если бы в лагере люди жили по «волчьим законам», то, мне кажется, хуже от этого не стало бы. Часто ли Вы читали, видели или слышали, чтобы волки с голодухи или от скуки загрызли собрата? Я что-то ничего такого припомнить не могу. Самый слабый и не на что не годный, последний на ступенях иерархии в стае, пусть и позже всех, но все равно поест после удачной охоты. Если посмотреть на волков с философской точки зрения и сравнить их с людьми, то очень во многом сравнение будет не в пользу людей. Кто в природе, если не человек, убивает себе подобных миллионами, кто ради лишнего куска земных благ, без всяких угрызений совести, обречет на голодную смерть детей и стариков, кому, как не человеку, от нечего делать захочется стрелять в птиц? Под волчьими законами подразумевают насилие, коварство, жестокость… Какой же тогда смысл надо вкладывать в понятие человеческих законов, если уворовавший вагон, пользуется всеобщим уважением, а стащивший из открытой сумки кошелек с тремя рублями, получает 10 лет строгого режима?
      Хотелось бы, конечно, пожить в идеальном обществе, где все люди не только станут называть друг друга братьями, но таковыми и будут являться на самом деле, где все волчье останется волкам, где добро не будет с кулаками. Дай нам Бог и в тюрьме, и на свободе не превращаться в хищников.

— И по традиции, о планах и Ваши пожелания своему читателю, слушателям Ваших песен…

— Чего бы это пожелать такого людям, что бы хотелось иметь самому, что не приелось бы и не звучало напыщенно-банально? Мне кажется, что в первую очередь и святым, и грешникам необходимо и в грехах, и в святости иметь здоровье. Без него все остальное теряет смысл. Разве сможет долго любить, надеяться и верить человек, если сам уже на ладан дышит, если своими стонами, кашлем и хрипом, кроме тоски, не вызывает в окружающих никаких других эмоций? Не приведи Господь не только по утрам видеть в зеркале мешки под глазами, через каждый час измерять температуру или проводить времени больше в очереди у кабинета врача, чем в постели с любимой женщиной.
            Это мое первое пожелание. А еще очень хотелось бы, чтобы люди испытывали чувство страха как можно реже, чтобы то, что не сумело нас убить, делало сильнее. Чтобы близкие, родные и знакомые не стыдились общения с нами. Всего и всем самого наилучшего!!!

Михаил Дюков, 2009 год